А союзники по крыше Ночью бегают гуськом... Доктор мне диагноз пишет - Вот уже 20-й том.
Я даже умудрилась записать, на что.
Собственно, лазила по дневникам, прочитанная мимоходом запись была написана как-то странно. Собственно это безобразие -- попытка зарисовки на другую тему, но в похожем на тот стиле.
Она была не такой, какой ее видели. Тоненькая, легкая, пракрасная и такая хрупкая, она была сильной. И быстрой. На столько быстрой, что не все ее жертвы знали, кто именно их убил. Она никогда не бралась за то что считала неправильным, из-за чего ее боевые клинки почти забывали вкус крови. Она всегда приходила неожиданно и неотвратимо, как смерть, которую всегда отлично видел, но никогда не предсказывал Рист. Почти никогда: однажды он нарушил этот запрет. Нарушение запрета, удержавшее ее от мести и вынесшее ей же приговор. Она никогда не жалела о том, что Рист назвал и ее время.
Она не любила. Никогда не любила. Это знали все, кого она подпускала достаточно близко, чтобы они могли хоть что-то о ней знать. Она никогда не любила жизнь по-настоящему и никогда не хотела жить долго. И она понятия не имеет, почему ей так больно идти по этой аллее. Совсем как в день смерти младшего брата, предсказавшего ее смерть сейчас. Совсем как в тот день, когда она предала, чтобы спасти жизнь. Не себе. В первый и последний раз не себе, а тому, кого предала. Тому, кто сейчас выйдет из тени.
Темный силуэт, шагнувший на дорогу, полные ненависти слова и холодный блеск клинков. Он не торопится метнуть кинжалы. Зря.
Выхваченный из-за спины лук. Она успела сделать три выстрела прежде чем клинок остановил ее сердце.
Сумерки. Темная аллея. Совсем еще молодой воин стоит над телом девушки. В его руках -- окровавленные кинжалы, в его глазах -- океан боли, в его душе -- пустота. У его ног -- тело девушки. Тело убийцы, не знавшей неудач. Она не раз спасала ему жизнь, но однажды предала. За это он должен был убить ее. Но он знал ее как никто другой. Она всегда была готова к нападению. Она никогда не проигрывала.
Он знал ее. Он любил ее. Он расчитывал сегодня умереть от ее руки. Она не могла не успеть уклониться. Она не успела. Ее стрелы не знали промаха. Он не понимает, почему еще жив. Он еще не знает, что трое убийц, посланных по его душу, мертвы: она никогда не промахивалась. Он только сейчас понял, что для хладнокровной убийцы оказалось немыслимо поднять оружие против него. Он никогда не узнает, что последним словом в ее жизни было его имя. Сегодня он похоронит ее и не будет плакать. Он сожжет и похоронит все, что напоминало ему о ней. Он заставит себя забыть ее. Он вспомнит лишь через десять лет, увидев пришедшего на ее могилу юношу-война. Ее сына. Своего сына.
Собственно, лазила по дневникам, прочитанная мимоходом запись была написана как-то странно. Собственно это безобразие -- попытка зарисовки на другую тему, но в похожем на тот стиле.
Она была не такой, какой ее видели. Тоненькая, легкая, пракрасная и такая хрупкая, она была сильной. И быстрой. На столько быстрой, что не все ее жертвы знали, кто именно их убил. Она никогда не бралась за то что считала неправильным, из-за чего ее боевые клинки почти забывали вкус крови. Она всегда приходила неожиданно и неотвратимо, как смерть, которую всегда отлично видел, но никогда не предсказывал Рист. Почти никогда: однажды он нарушил этот запрет. Нарушение запрета, удержавшее ее от мести и вынесшее ей же приговор. Она никогда не жалела о том, что Рист назвал и ее время.
Она не любила. Никогда не любила. Это знали все, кого она подпускала достаточно близко, чтобы они могли хоть что-то о ней знать. Она никогда не любила жизнь по-настоящему и никогда не хотела жить долго. И она понятия не имеет, почему ей так больно идти по этой аллее. Совсем как в день смерти младшего брата, предсказавшего ее смерть сейчас. Совсем как в тот день, когда она предала, чтобы спасти жизнь. Не себе. В первый и последний раз не себе, а тому, кого предала. Тому, кто сейчас выйдет из тени.
Темный силуэт, шагнувший на дорогу, полные ненависти слова и холодный блеск клинков. Он не торопится метнуть кинжалы. Зря.
Выхваченный из-за спины лук. Она успела сделать три выстрела прежде чем клинок остановил ее сердце.
Сумерки. Темная аллея. Совсем еще молодой воин стоит над телом девушки. В его руках -- окровавленные кинжалы, в его глазах -- океан боли, в его душе -- пустота. У его ног -- тело девушки. Тело убийцы, не знавшей неудач. Она не раз спасала ему жизнь, но однажды предала. За это он должен был убить ее. Но он знал ее как никто другой. Она всегда была готова к нападению. Она никогда не проигрывала.
Он знал ее. Он любил ее. Он расчитывал сегодня умереть от ее руки. Она не могла не успеть уклониться. Она не успела. Ее стрелы не знали промаха. Он не понимает, почему еще жив. Он еще не знает, что трое убийц, посланных по его душу, мертвы: она никогда не промахивалась. Он только сейчас понял, что для хладнокровной убийцы оказалось немыслимо поднять оружие против него. Он никогда не узнает, что последним словом в ее жизни было его имя. Сегодня он похоронит ее и не будет плакать. Он сожжет и похоронит все, что напоминало ему о ней. Он заставит себя забыть ее. Он вспомнит лишь через десять лет, увидев пришедшего на ее могилу юношу-война. Ее сына. Своего сына.